РИМ
На улице via del Mille, что рядом с вокзалом Термини, я наткнулся на медную табличку-вывеску с множеством звездочек (как на флаге Евросоюза) и надписью - «Бэд энд евро-брэкфаст». Я поднялся в тесном лифте на пятый этаж (обычно «пансио-ны» располагаются на последнем этаже). Хозяйка, старушка - двойник актрисы Маньяни, ну, в очень пожи-лом возрасте, радостно заулыбалась, растянув рот на все оставшиеся зубы под крючковатым носом, и стала показывать мне свои апартаменты. Окна обшарпанной так называемой «меблированной комнаты» были открыты, и поэтому настоящего естественного запаха жилища поначалу я не уловил. Огромная кровать, столик и шкаф-стенка в изголовье, а сбоку -вид на настоящий типичный итальянский дворик, где на балконах живописно были развешаны трусы и подштанники римских мачо, а на дне колодца звонко кричали кудрявые дети и зычно голосили-переговаривались римские же матроны.
В общем, картина из фильма неореалистов 50-х годов с той же Маньяни, еще молодой, в главной роли. Мы долго с ней торговались. Она запросила за свою конуру аж 75 евро. Я говорил, что это все стоит никак не больше 45, а то и 35 евриков. Дескать - общий туалет, душ. На что она возражала, что я-то буду жить в двухместном номере, и показывала - синьор, смотрите какая аэродромная кровать, точно на двоих. Я же отвечал вежливо, что это мне до фонаря, я ведь в одном лице живу -«сингл» я. Но я комнату как двух-местный рай сдаю, не зарекайтесь, - не сдавалась и хозяйка. Сошлись на 45 евро, которые она тут же потребовала вперед и только наличными. И еще добавила, что, так как тут «частный пансион» (сама она живет еще в одной квартире, этажом выше), то здесь - не как в других отелях, где нужно свалить до двенадцати. А уже в девять утра сказать -остаюсь ли я еще на ночь и, если да, - сразу заплатить опять наличными вперед лично ей в сухонькую жилистую лапку... Первым делом я устремился в ванную комнату, где на батареях, так же картинно-непредсказуемо, как на балконах во дворе, были развешаны носки других постояльцев. Душ работал, но только если его с другой стороны заткнуть пальцем. То есть вода выливалась, не доходя до пункта назначения по пути, как из половинки лошади барона Мюнхгаузена. Я уже не говорю о том, что она была чуть теплая. А вместо привычных маленьких фирменных кусочков мыла в красивой упаковке с названием отеля, на краю обшарпанной ванны лежал мощный гигантский обмылок, очень напоминающий опять же отечественное хозяйственное. Ну, конечно, скорее всего для этих целей он и употреблялся, судя по поистине ротной численности нижнего обмундирования соотельников. Я уже не удивился, когда, очутившись в комнате, попытался разложить вещи по шкафам у изголовья кровати, при этом три дверцы из пяти с грохотом отвалились. Но это еще было не все. После такой желанной водной процедуры озябнув, я закрыл окно, и тут только в нос наконец ударил настоящий запах этой берлоги. Пахло безнадегой вперемешку с пылью, с которой у хозяйки, видимо, были ностальгически-дружеские отношения. Наверное, именно в таких комнатах в американских романах останавливались потные коммивояжеры-неудачники. Хотя, нет - здесь не было ни одного прочного крюка, на котором можно было бы свести счеты с незадавшейся жизнью. В дверь постучали, появилась милая хозяйка и передала мне ключи от квартиры и подъездной двери внизу. Я попытался объяснить ей жестами и английскими фразами, что нужно включить отопление, хотя бы ближе к ночи. Она поняла и запричитала: «Карго, кальо», — что, очевидно, означало «тепло» или «жарко». А может даже, что все потеют от такой жары - она затрепетала воротом своего платья - вот как ей душно. А потом повела меня в коридор. Вот смотрите, дескать, как «жарко», показала на паренька в общей комнате, с окном настежь, напротив ванного отделения. Тот лежал под двумя одеялами и мученически улыбался синими губами. И тут всем так-же «калье», как же я буду включать отопление?» - твердила она свое. «Но мне же холодно, понимаете!? - доказывал я. - Аи эм колд». Мне лично совсем нежарко, какого хрена я заплатил сорок пять евро за эту халупу?! «Кальо всем, солнышко светит, вовсе не холодно», - завела старую пластинку старая карга. Я плюнул и ушел осматривать Рим. Вечером и рано утром следующего дня ничего приличного ниже 70 евро я так и не обнаружил. Я уже собрался перебраться в чистенькое место через три улицы к китайцам за 80 евро вместе с завтраком, но пе-ред самым уходом, на всякий случай спустился на три этажа ниже, в отель «Флоренция». Вчера там мест не было, но счастливое для меня название отыгралось. Мы сторговались с портье всего на пять евро дороже, чем у старухи, 50 евро наличными за комнату, которая в сравнении показалась мне очень уютной и стильной, и с окном, выходившим не на живописный римский двор-колодец, а в противоположную сторону - на нашу живописную тихую улочку via del Mille. Правда, почти роскошное ванное отделение было общее еще с одним соседом, которого пока не было. На этот раз без десяти девять я опять был в своей халупе, и тут же вошла хозяйка. Я сказал, что могу у нее остаться, если она снизит цену до 35 евро (ровно на десятку дешевле). Так как мне было холодно, душ не работал и к тому же запах и вообще - подозрительные соседи. Если нет - гуд бай, я ухожу. Целая гамма чувств отразилась на ее физиономии. Жадность боролась с жадностью. Уступить или упустить. Три комнаты из шести, как я заметил, пустовали и будут пустовать еще долго при таком сервисе. «Таких цен нет, но хорошо, пусть будет сорок два с половиной евро». - «Мое последнее слово - сорок евро». Она отрицательно закачала головой, и я стал доупаковывать вещи... ...Кстати, во время того моего пребывания в Риме несколько раз я встречался с бывшей домохозяйкой на лестнице. Я не мог удержаться и каждый раз приветливо улыбался, здоровался и осведомлялся, помнит ли она меня, добавляя, что теперь мы соседи. Я живу тремя этажами ниже, в отеле, где - какая удача -плачу за великолепный «сингл номер» всего на пять евро больше, чем у нее. При последних словах разыгралась сцена, достойная быть сыгранной великой реалисткой Маньяни, на которую походила старуха Карго. В глазах у нее появлялся больной желтый огонек, она скрипела остатками зубов и, изрытая себе под нос самые ужасные итальянские ругательства, тащилась в свою берлогу.
